Протоиерей Павел Великанов

Как распознать «Православие-light»

    

     

Представления не будет

Здравствуйте, сегодня я вам расскажу о православии-лайт, то есть, об искажённом представлении современного мира о православии.

По вашим лицам вижу, что вы ожидаете интересное представление, некое шоу, в котором можно будет поучаствовать, и уйти отсюда с радостными, еще более радостными лицами и вдохновленным сердцем. Так вот, хочу вас разочаровать – ничего этого не будет. Потому что сама тема относится совершенно к другому.

Тут надо рассказать о том, что такое настоящее, серьезное, тяжеловесное, «фундированное» православие. Такое православие, увидев которое, человек серьезно задумается: оно ему надо или не нужно.

   

Духовная жизнь как восхождение

А начать я хочу вот с чего: скажите, кто-нибудь из вас бывал в горах? По-взрослому, с тяжелым рюкзаком. Может быть, у кого-то есть разряд?

У меня в этом году был очень интересный опыт. При Московской духовной академии есть туристический клуб. Раз в месяц мы собираем наших семинаристов для того, чтобы совершить куда-нибудь марш-бросок. Вы, конечно, сразу подумали, что я в этом участвую. Нет, совершенно не участвую, ни разу.

И вот руководитель этого клуба вдруг предложил мне: «Давай махнем с тобой в Безенги». Вы знаете, что такое Безенги? Это Кабардино-Балкария, место, которое находится на границе Российской Федерации и Грузии. Так называемая «Безенгийская стена», там шесть пятитысячников, ледник протяженностью несколько километров и толщиной почти с километр. Самый суровый альпинистский лагерь.

Сначала я подумал: «Я – альпинист? – нет». А потом: «Говорят, лучшее средство от морщин – это радикальное изменение вида деятельности. А давайте попробуем!» В конце концов, мы туда приехали, и я взял еще с собой детей. Очень интересно, рекомендую.

После того, как мы оттуда вернулись, я подумал: наверное, каждому будущему священнику надо хотя бы раз сходить в горы.

И уже на дороге домой меня вдруг посетила даже не мысль, а стойкое ощущение: что-то мне это пребывание в лагере очень сильно напоминает. Эти мучительные тренировки, попытки разобраться в различном обмундировании, экипировке, все эти узлы, страховки и так далее… Всё это мне напомнило нас – в христианстве.

    

Об отправляющихся на восхождение

Есть две категории людей, которые приезжают в альпинистский лагерь. Первая – это те, кто просто любит горы, романтику. Вторая категория – это те, кто уже бывал и хотят взять еще одну вершину.

Как вы думаете, все ли, кто приезжают в лагерь, после окончания предварительных тренировок поднимаются на вершину? Очевидно, что нет. А как думаете, что является самым сложным в решении захотеть подниматься на гору? Какой психологический барьер должен человек переступить?

С вами занимались неделю, тренировались, предлагали выполнить различные упражнения, показывали разные методы страховки, и так далее. И вот, наступает день выхода. И какая-то часть людей говорит: «Мы не пойдем».

Это страх. В день, когда назначен выход, в семь часов утра, мы собираемся, и нам говорят: «Выход задерживается, минимум на час, потому что одну девочку из нашей группы разбил инсульт, у нее отказала половина тела». Это, конечно, «хорошее начало», ничего не скажешь. И это оказалось еще не самое неприятное.

Когда мы уже вышли, там нет телефонной связи, есть только связь со станцией по рации, с определенной периодичностью. В девять часов первый сеанс связи с базой – и мы слышим: «Одного потеряли». То есть, один человек из тех, кто вышел на другие маршруты, причём не «чайник», а человек продвинутый – разбился насмерть. Мы как-то совсем уже по-другому почувствовали вкус гор.

На следующий день прилетает вертолет МЧС за трупом, а еще на следующий – очередной сеанс связи, нам снова говорят: «Еще один человек разбился». И вот, когда ты возвращаешься назад и думаешь: «А ты точно уверен, что тебе надо туда идти?». Понимаешь, что ответ не столь очевиден.

   

О границах Завета

Когда я стал задавать себе вопрос, почему эти люди, которые остались в самом лагере, не стали подниматься на вершину, у меня вдруг сформировалась некая параллель.

Чем занимается обычный православный христианин большую часть времени? Молится, постится. Иногда грешит. А чем отличается человек, который сидит в лагере, от того, который идет в горы?

Почему в лагере хорошо? Во-первых, там полноценное трехразовое питание. Во-вторых, нормальная кровать, на которой можно лечь, вытянуться и выспаться. В-третьих, там прекрасный горный воздух, замечательные пейзажи. Никто не мешает. Единственная проблема: там интернета не было. Вот это было очень тяжело. И у части нашей группы, особенно молодежи, появился «синдром отмены». Но в целом, жить можно, и даже очень неплохо.

А вот теперь, когда вы должны наконец-таки отправиться в поход, что вам надо сделать? Учитывайте, что вы не только свои вещи понесете, вы еще понесете то, что нагрузят от всей группы. Самое сложное – это не взять лишних вещей, потому что каждый грамм будет очень тяжелым.

А теперь давайте представим, что между Богом и нами заключен некий завет. Некая договоренность, формат отношений. Что нам обещает Бог в этом завете? Он обещает нам спасение.

То есть, когда мы читаем Евангелие, там написано, что, человек, который крестился и верует в Иисуса Христа, спасен. Об условии ничего не говорится. Там просто говорится: «Кто будет веровать в Христа и крестится – спасен будет». То есть, другими словами, мы с вами находимся в пространстве людей, с точки зрения Бога, уже потенциально спасенных. Если мы следуем Евангелию, получается так.

Вопрос следующий. По факту того, что между нами и Богом заключен завет, мы с вами находимся в некоем очерченном круге, который отделяет христиан от всех прочих. И центральная, ключевая фигура этого завета – Христос. Человек погружается в воду троекратно, как в смерть Христову. Поэтому мы говорим, что, если мы умерли со Христом, то и жить будем с Ним.

Итак, всякий человек, некогда крещеный, оказывается в пространстве, очерченном Самим Богом и определенном заветом. Между нами и Богом есть особые отношения, не такие, как у всех прочих людей, не верующих или даже верующих в Бога, но не крещеных.

Центральной фигурой наших отношений является Христос. Христос перед нами – это наша защита, наше решение проблемы отношений между человеком и Богом, которая есть в любой религии – проблемы греха и воздаяния.

   

Обитатели Церкви – «альпинисты» и «туристы»

Теперь давайте дальше смотреть. Вот «православие-лайт», о котором мы сегодня собираемся говорить, это – пространство тех людей, которые находятся в альпинистском лагере, потому что приехать в альпинистский лагерь – тоже надо иметь некое дерзновение. Это всё равно не нормальная жизнь, пусть даже очень интересная.

И вот, среди этих людей есть некая категория тех, кто альпинистский лагерь делает… санаторием. То есть, «мы там находимся, нам комфортно, интересно, у нас есть огромное количество разных привлекательных штучек». Как вы думаете, кто больше всего любит ходить в альпинистские магазины и заниматься выбором снаряжения? Конечно же, новички!

Итак, «у нас есть различные инструменты», но чего же нет в «православии-лайт»? Нет восхождения.

Можем ли мы провести какую-то дефиницию между теми людьми, которые идут в горы и теми, которые остаются в альпинистском лагере? Очевидно, что можем. Сейчас мы говорим о горе добродетели, на которую призван подниматься христианин.

Прежде чем вы ответите, хочу обратить ваше внимание на одну очень важную вещь. Мы говорим о пространстве двух заветов – Ветхого и Нового.

Если посмотреть на альпинистский лагерь и горы, к которым устремляются альпинисты, сверху, мы получим определенную схему. Она будет двухмерная: вот тут лагерь – вот тут гора. Это – то, как воспринимается христианство с точки зрения Ветхого завета. Есть очерченный круг, есть люди, которые находятся внутри – люди Завета, есть все остальные. Эти люди тем или иным образом подходят к Церкви.

Что происходит с человеком, когда он совершает грех? Он выпадает из этого круга. Он разрывает свой завет с Богом и таким образом оказывается в другом пространстве. Что описывает эти отношения? Заповеди. У нас есть заповеди, нарушение которых нас выкидывает из пространства завета.

    

Признаки духовной жизни

Почему в Новом завете заповеди имеют совершенно другое звучание? Почему в них нет вот этой отрицательной стороны? Потому что они показывают нам вектор, куда человек должен развиваться. Они уже не ограничивают нас «грехом» и «не грехом», потому что мы и так уже находимся в пространстве завета. Они показывают нам вектор: надо идти вон туда.

Но мы это можем увидеть только тогда, когда оказываемся в трехмерном пространстве. Мы вдруг, с удивлением для себя, замечаем, что, хоть мы и в пространстве Завета, но, когда доехали до альпинистского лагеря на машине, нам дальше еще предстоит труд восхождения.

Понимаете, ведь можно долго и упорно тренироваться. И на одном из упражнений мне было очень страшно – когда было свободное вертикальное лазанье по скале. То есть, когда перед тобой стоит почти вертикальная скала, конечно, есть страховка, но ты понимаешь, что пока ты будешь лететь на этой страховке, получишь от жизни ещё много интересных впечатлений.

Ты смотришь на стену и понимаешь, что забраться по ней руками-ногами невозможно – не за что зацепиться, ты ж не какой-то там супермен, у которого руки сами приклеиваются к стенам, – а делать нечего – и ползешь дальше как можешь.

В самом походе ничего такого страшного не было, хотя там были попытки сбросить пару камешков сверху, со стороны горных козлов, и одна из них даже удалась. Если бы не каска, то выступающего перед вами здесь бы не было. Но все остальное было более-менее нормально.

Так вот, первое и самое главное, чего мы не знаем, когда выходим в гору, – своих границ. Мы берем на себя предельный риск, потому что, когда ты выходишь в группе, в которой семь, восемь, десять человек, и ты не дойдешь, тебя должны будут нести обратно. А ты действительно можешь не дойти. Потому что ты никогда туда не хаживал.

Итак, первая разница между тем, кто остался в лагере и тем, кто пошел, – там есть риск. И, причем, как мы вначале уже сказали, совершенно реальный риск того, что можешь не вернуться. И второе – это предельное напряжение сил.

    

Прекрасное Евангелие – мерзавцы христиане

У меня есть несколько друзей, которые задавали этот вопрос. Почему люди, будучи глубоко церковными – священниками, епископами, монашествующими – иногда могут совершать очень странные поступки?

Вы все помните прекрасно этот эпизод: митрополит Антоний летит в самолете, и начинается беседа с неким человеком. «Какая замечательная у вас, христиан, книга Евангелие. И какие же вы редкостные мерзавцы – христиане»! И возникает вопрос, а как это возможно? Человек, внутрицерковный, совершает тот или иной грех, – почему? Он срывается или он просто еще и не начинал сам путь этого восхождения?

Есть ли в нашей духовной жизни какие-то маркеры, по которым мы можем, прежде всего самих себя, попытаться идентифицировать, в каком пространстве христианства мы находимся? Это пространство «легкого» христианства или это пространство такого христианства, которое заповедовано нам Христом? Я хотел бы предложить вам несколько таких маркеров и вместе с вами их проанализировать.

   

«Оно не работает»

Самый первый маркер «лайт-христианства» я бы предложил следующий. Скажите, при какой ситуации инструктор никогда не поведет вас в гору, даже если вы ему заплатите много денег? – Отсутствие послушания.

Сразу возникает вопрос: а как же быть, если, например, у человека нет духовника? Это уже достаточный показатель того, что человек находится в пространстве «лайт-православия»? Значит, нас интересует не столько внешнее послушание, но определенное внутреннее состояние, которое называется – своеволие. Это когда человек, предпочитает слушать себя, нежели слушать других.

Человек не слушается, потому что он не доверяет тому, кого он должен слушаться, правильно? Обратная сторона этого – бесконечное доверие себе. То есть, когда мы себе доверяем, у нас нет достаточных оснований для того, чтобы слушаться кого бы то ни было еще. Отсюда, собственно говоря, происходит непослушание Церкви как таковой.

Я становлюсь сам для себя самодостаточным критерием. Надо ли мне поститься – не надо ли мне поститься, ходить мне в храм – не ходить, молиться – не молиться и так далее. Если я сам себе становлюсь судьей, из этого следует, что отношения между мною и Богом определяются мной самим. Нет никакого внешнего инструмента, никакого способа на меня воздействовать.

Отсюда проистекает следующая особенность, которая характеризует «облегченное православие». Это «инструментальное» отношение к Богу. Что это значит? Вот есть я – и есть Бог. У меня есть какие-то проблемы в жизни, есть какие-то желания. И для меня Бог становится таким супер-инструментом решения тех или иных проблем, Он интересует меня, прежде всего, в этом измерении.

Бог становится… исполнительным и послушным! И всякая моя молитва, или, по крайней мере, большая часть становится услышанной; Бог тем или иным образом на меня реагирует.

Но что происходит тогда, когда не получается? Я начинаю возмущаться, искать какие-то другие способы, чтобы заставить этот механизм работать. Потому что, как в том анекдоте: приезжает один богатый, бросает денежку в копилку, уезжает, происходит некая авария, он возвращается на это место и следующему такому же говорит: «Не надо сюда жертвовать – тут не работает».

Вот когда «оно не работает» – это значит, что у меня есть совершенно инструментальное отношение и к Церкви, и к Богу.

    

О вишенке на торте и системе переключений

Следующий маркер – это комфортное пребывание в миру. У Спасителя в Его первосвященнической молитве, незадолго перед страданиями есть такие слова: «Не молю, чтобы Ты взял их от мира, но чтобы сохранил их от зла».

То есть, нормальным состоянием христианина является состояние внутреннего дискомфорта: человек живет в миру (он никуда из этого мира исчезнуть не может), но при этом чувствует крайнюю стесненность, внутреннее неудобство. У него есть напряжение из-за того, что, с одной стороны, он вынужден жить в этом мире, но он не может позволить себе жить в этом мире так, как живут остальные.

Следующий маркер – отношение к вере и любви, как некоему «десерту» к жизни. Вот есть определенное качество жизни, к которому я привык. Вера здесь выступает лишь как какой-то десерт, как некая ягодка на замечательном торте, без которой, в общем-то, жизнь может вполне состояться.

«Любовь все покрывает» – эти слова можно очень часто услышать из уст человека, который хочет оправдать свое легкое, «ненапряжное», потребительское отношение к вере. Любовь все покрывает, действительно. Но качество этой любви может быть совершенно разным. Бывает и отвержение самой идеи необходимости христианского подвига.

Когда мы видим, что человек в храме, в пространстве церковном, ведет себя одним образом и находится в одной операционной системе, а когда выгружается из этой системы, загружает что-то другое, это говорит о том, что у него есть внутренняя духовная «шизофрения». Он умеет мастерски переключаться из одной системы в другую, и при этом взаимодействие между этими системами может практически полностью отсутствовать.

   

О неверии, информационном шуме и отсутствии конкретных дел

Следующий маркер – это то, что можно назвать «практическим неверием». Когда у человека проявляется острая паника от того, что что-то в его жизни начинает происходить не так, как он запланировал. В свое время у меня был знакомый (он, к сожалению, почил). Я очень хорошо помню: однажды я к нему приехал, а он сидит в состоянии ступора, не разговаривает, не вступает в общение. Я пытался выяснить, что случилось. Оказалось, что у него появилась родинка. Такая родинка, которая в любой момент могла перерасти в злокачественную опухоль.

Что такое «практическое неверие»? Это неверие, что все происходящее в нашей жизни, определяется Богом.

Следующий маркер я бы назвал любовью к информационному шуму. Это когда человеку очень трудно быть в тишине, трудно оставаться наедине с самим собой. И он постоянно пытается подключиться к чему-то такому, что обеспечивает ему легкое, ненагруженное в эмоциональной и интеллектуальной сфере состояние, в котором он хоть чуть-чуть вырывается из реальности, но при этом дает ему гарантированное спокойствие внутри себя.

То есть его не то чтобы сильно что-то беспокоит, но он находится в чуть-чуть приподнятом настроении благодаря тому, что его слух, его зрение посредством телевизора, интернет-серфинга, прослушивания каких-то записей, в том числе и церковных, благочестивых, оказывается в отрыве от этого глубокого присутствия и ощущения Христа внутри себя.

И последний маркер, который мне хотелось бы обозначить, – это отсутствие конкретных дел, которые человек делает не ради себя, а ради Христа и Церкви. Не пытаясь тем самым зарабатывать себе материальный и духовный курс, вне зависимости от того, есть ли какая-то отдача со стороны людей окружающих.

   

Мнимые признаки «православия-лайт»: когда тяжело молиться

А теперь я хотел бы зайти немного с другой стороны и предложить вам прямо противоположные характеристики: что не является маркерами «лайт-православия», но очень часто может восприниматься именно так.

Смотрите: нашу христианскую жизнь можно представить в виде луковицы. Понятно, что в центре этой луковицы будет Христос. И дальше идут наслоения, круги, чешуйки. Давайте попробуем эти чешуйки снять, для того чтобы посмотреть, из-за чего на самом деле христианская вера превращается в такой «лайт», в сидение в санатории под вывеской «Альпинистский лагерь „Христианство“».

Нежелание ходить в храм и вообще молиться – это показатель лайт-православия или нормальный показатель для христианина? Если человек чувствует себя порочным, может даже часто, но не желает молиться, не желает находиться в храме, свидетельствует ли это о том, что у него поверхностное отношение к христианству?

Если у нас иногда возникает стойкое нежелание идти в храм – но при этом мы идем в храм, если мы не хотим молиться – но при этом все равно заставляем себя молиться, это ни в коей мере не свидетельствует о том, что наше понимание христианства легкое. Не помню, у кого из святых мне встретилась фраза, которая меня очень вдохновляет: «Святые до конца своих дней заставляли себя молиться».

То есть, если мы думаем, что может наступить некий момент, когда у нас вдруг начнётся самодвижимая непрекращающаяся молитва, мы глубоко заблуждаемся. Это удел очень немногих.

Я вспоминаю один случай, описанный в жизнеописании валаамского подвижника. Во время религиозного вдохновения, когда душа поет и раскрывается навстречу Богу, этот монах оставлял четки, брал топор и шел рубить дрова, убираться и так далее. Когда ему было так плохо, что он был готов заняться всем, чем угодно, только не молитвой, он брал четки и начинал творить молитву.

Его послушники спрашивали: «Отче, а не странно ли так поступать?». Он говорил: «Это единственное, чем я могу засвидетельствовать свою любовь к Христу. Во время этой молитвы мне от Него ничего не надо. Я не ищу ни высоких переживаний, ни сладости, ради которой молитва будет совершаться».

Случающееся иногда выпадение из ритма жизни – является ли маркером облегченного варианта православия? Нет. Холодность религиозных переживаний, окамененное нечувствие? Тоже нет.

Если мы с вами внимательно посмотрим на путь христианина, начиная от его обращения и все выше-выше-выше, то заметим определенную последовательность. В периоде романтического знакомства с Церковью человек видит все вокруг себя в розовом цвете: все батюшки у него святые, все, что есть в Церкви, – безгрешно, свято и замечательно.

Потом происходит период некоего охлаждения. Человек уже привыкает, а, по словам святого Феофана Затворника, проявляется самый главный бич духовной жизни – привычка к святыне. В этот момент это все становится более или менее знакомым, скучным, малоинтересным. Это ни в коей мере не является «ненормальным» состоянием для христианина в смысле невозможности. Именно в этом состоянии, именно в это время, ему нужно работать Богу, потому что именно этим трудом он зарабатывает свое спасение.

   

Причастие – vip-коридор к Богу?

Еще один замечательный вопрос – частота причащения. Можем ли мы сказать, что человек, который причащается с той или иной частотой, может быть идентифицирован, как «лайт-православный» или как «хард-православный»? И если сама по себе формальная частота причащения не может быть критерием «лайт» или «норма» (потому что «хард» – это тоже особое состояние), что бы подошло в отношении причащения? Какой-то же показатель должен быть.

Это не частота, а качество отношения к причащению.

Знаете, я бы предложил еще такой критерий. У меня был такой случай. После подъёма на святую гору Афон мы возвращаемся домой. Приезжаем в аэропорт города Салоники, а там суета, какие-то покупки, турки, греки. И я говорю: «Владыка, мы с вами почти как в ад попали». И ожидаю услышать: «Да. Как хорошо было на Святой горе»!.. А он ко мне оборачивается и говорит: «Нет, это эгоизм. Мы причащаемся не для себя, а для – них»!…

И тут что-то у меня в голове щелкнуло. Конечно, это совершенно другое дело, когда я причащаюсь в свое удовольствие. Для того, чтобы мой индивидуальный путь ко Христу был выстроен правильно. Чтобы у меня не было никаких препятствий в работе этого замечательного механизма под названием «Господь Бог», с которым у меня особые личные отношения. По направлению, к которому у меня сегодня VIP-коридор. Это – эгоизм.

А вот если человек причащается тогда, когда он чувствует, что у него внутри дыра, заштопать которую никто не может, и это состояние его буквально выталкивает к исповеди, к причащению, – наверное, это все-таки показатель того, что это не православие-лайт.

   

Когда дети не причащаются

Еще один момент, который часто воспринимается нами как свидетельство нашего полного духовного непотребства, – это неспособность донести до наших ближних Евангелие. И вот здесь, мне хотелось бы поделиться открытием, которое я сделал совсем недавно.

Люди, которые приходили в Церковь из безбожия, из атеизма, очень ценят веру. Им есть, с чем ее сравнить, у них есть background. У них есть фон, по отношению к которому вера действительно светится. Она вдохновляет, она – как алмаз.

А у детей таких родителей, которые воспитаны в Церкви с младенчества, как правило, никакого мирского background’а нет. Они не знают, что такое мир во всей своей красе. И у родителей, естественно, возникает огромное желание взять свой личный религиозный опыт и механически транслировать его, перенести в душу своего ребенка.

А когда этот ребенок вырастает к пубертатному возрасту, когда он становится уже способным говорить «нет», – первым «нет», которое он чаще всего хочет сказать, чтобы отпочковаться, отделиться от оков родительской любви, оказывает вера, Церковь.

И я думаю: страшно, не когда ребенок скажет «Я не хочу идти в храм, пап». Гораздо хуже, когда ребенок ради того, чтобы не расстроить папу и маму, будет ходить туда до тех пор, пока не выйдет за пределы своей семьи.

   

Церковь как дисфункциональная семья

Еще два момента, о которых хотелось бы сказать. Это несогласие с недостатками церковной системы и поиск ответов на неудобные вопросы. Вот здесь что хотелось бы сказать? У Фуделя есть такое замечательное определение Церкви как пространства, где преодолевается одиночество. Так вот, мне кажется, что если в церковном пространстве мы не встречаем определенного градуса теплоты, открытости, очевидного стремления к выполнению евангельских заповедей, – то имеем дело с системой. Системой, которая обслуживает людей церковных, верующих, с определенными ценностями, ритмом и укладом жизни. Но никто не должен отождествлять саму систему с церковью как Телом Христовым.

Есть такое понятие – «дисфункциональная семья». Не так давно на нашем портале, на «Богослов.ру» была опубликована статья «Монастырь как дисфункциональная семья». Автор с очень богатым монашеским опытом попыталась сопоставить психологический образ дисфункциональной семьи – семьи, отношения в которой являются деструктивными по отношению к ее членам, – с семьей состоящих в браке, или сестер в монастыре.

Эту идею, можно было бы вполне перенести, в том числе и на приход, и на более крупные, системные организации Церкви. Если вы чувствуете, что находитесь в пространстве прихода дисфункционального, вас никто не обязывает этот приход любить сам по себе. Вас никто не обязывает этот приход превозносить и говорить, что это и есть та самая Церковь, к которой я принадлежу. В этом и заключается подвиг нашей веры в Церковь: мы видим совсем не то, чем должна быть Церковь, и стараемся делать всё возможное, чтобы она стала такой, какой должна быть.

   

Пост как натяжение струны

Наверное, самым внешним, наружным слоем этой нашей луковицы, нашей веры, нормальной веры, будет отношение к обрядовым сторонам религиозной жизни. Почитание тех или иных святых, верность тем или иным традициям – приходским, монастырским, общецерковным.

Когда-то мне пришел в голову такой образ: любой христианин подобен семени, которое влагается в утробу матери. С одной стороны, от среды зависит, что с ним произойдет. С другой, если у него происходит ненормальное развитие, он может точно так же оттуда быть извержен. Так вот, внешнее согласие или несогласие с теми или иными формами совершенно не обязательно является причиной для такого выкидыша.

Какие антидоты, какие противоядия мы можем предложить, чтобы научиться определять свое состояние – тяготеет ли оно к «лайт» или, наоборот, это состояние нормального, полноценного христианского жительства?

Первый вопрос я уже задал: что в своей жизни я делаю не ради себя, а ради Христа? Где моя свободная жертва Ему? Что такое пост? Пост мы часто воспринимаем как следование уставу в нашем церковном Писании. Но, если задуматься и попытаться проникнуть в саму суть поста, любой пост – это жертва. Что такое жертва? Жертва – я отдаю часть того, что мне принадлежит по праву.

Мне много чего принадлежит по праву: не только есть и пить, но и общаться, слушать, иметь средства, вкладывать эти средства, куда я хочу. А самая главная валюта у людей – отдавать наше внимание. И если мы задаем вопрос: где процент моей реальной собственности, которую я отдаю Богу, – это позволит нам, я думаю, достаточно хорошо держать в натяжении, не в расслабленности и не в перенатяге струны нашей души, на которых можно играть божественным смычком.

   

Актуализация Евангелия

И вторая тема, которую я вам предложил, – это актуализация Евангелия. У меня в жизни был случай, который заставил меня посмотреть на одну евангельскую притчу совершенно другими глазами.

Я летел со своим младшим сыном, ему было три с половиной года, в Минводы из Москвы, обычный рейс. Так получилось, что нам дали разные места в салоне. Заходим, сидят женщина и мужчина, на женщине крестик. Говорю: «А Вы не могли бы с нами поменяться?» Каждый отвечает: «Знаете, это моё место».

Тут я оборачиваюсь в другую сторону и вижу: сидит такой холеный, самодовольный плотный армянин. Может быть, балкарец или кто-то из народностей Северного Кавказа. Я только к нему оборачиваюсь, он тотчас вскакивает и говорит: «Конечно же, батюшка, садитесь со своим сыночком». И тут я вспоминаю притчу о добром самаритянине: из этих трех людей ближним оказался совершенно другой.

Еще одна история показывает актуализацию Евангелия – когда на Евангелие мы начинаем смотреть не как на канву рассказа о том, что некогда было со Христом и с Его учениками, а когда мы пытаемся проникнуть внутрь ситуации.

У меня есть друг, который не так давно ездил на рыбалку. Он вернулся и говорит: «Теперь я понял, почему Христос избрал апостолами рыбаков».

«Всю ночь мы ждали рыбу, когда мы поняли, что ничего не поймаем, прошел азарт. Но вот когда мы вернулись на берег и этих жалких пескарей, которых выловили раньше, тут же всех сварили и съели, мне пришла мысль: а каково же было апостолам возвращаться с пустыми сетями? Ведь им надо было не только поесть самим, но накормить семью, и еще продать эту рыбу, чтобы заработать.

И я понял, что рыбаки – это люди, на которых на самом деле можно положиться, что они трудяги. Они не подведут даже в той ситуации, в которой другой развернется и уйдет».

   

Как проверить?

И, последнее, это регулярное тестирование самого себя в Таинствах Церкви. Вся духовная жизнь – это область высокого резонанса. Дух дышит, идеже хощет. Мы не можем его материализовать, понюхать, попробовать, но мы можем настроить ритм своей жизни таким образом, чтобы приобщаясь Святых Тайн, приходя на таинство покаяния, чувствовать: небольшое движение нашей души к Богу приобретает огромную силу именно благодаря этому резонансу.

У нас есть замечательный камертон, даже два замечательных индикатора, которые нас всегда могут безошибочно корректировать и проверять. Первый – это Таинство Причащения. Это наш малый Страшный суд. Всякий раз, когда мы к нему приходим, совершенно необязательно можем испытывать какой-то духовный подъем, упоение. И наоборот, можем понимать, что Бог, Которого мы принимаем, находится по отношению к нашей душе в состоянии диссонанса. Что нам плохо, когда мы принимаем Христа.

Если мы это понимаем, – это очень хорошо. Потому что в этот момент из нашей головы исчезает очень опасная вещь – представление о Боге как плод работы моего сознания. И когда нам плохо, Бог объективизируется, Он становится не только тем, что живёт в моем сознании.

И второй замечательный критерий – это отношение с нашими ближними. Оно является лучшим индикатором того состояния, в котором мы пребываем. Либо это состояние открытости, прозрачности, действия Божьего, либо состояния самодовольной отчуждённости. 

   

Шаг, который сейчас

В завершение я хотел предложить вам две мысли, которые принадлежат преподобному Марку Подвижнику, который подводит итог тому, о чем мы с вами сейчас говорили. «Вера состоит не в том только, чтобы креститься во Христа, но чтобы и заповеди Его исполнять. Святое Крещение совершенно и подает нам совершенство. Но не делает совершенным неисполняющего заповеди. … От Крещения по дару Христову нам дарована совершенная благодать Божья к исполнению всех заповедей, но потом каждый, получив ее таинственно и не совершая заповедей, по мере опущения их, находится под действием греха за то, что по нерадению, получив силу действовать, не совершает дел».

Другими словами, у нас с вами есть совершенно понятная траектория нашего движения – это подвиг. Показатель того, что мы поднимаемся – это трудность. Это холод, это желание не подниматься. Потому что самый мудрый инструктор, как вы думаете, какой? Это не тот, который все время подгоняет всю группу пройти как можно быстрее и подняться как можно выше. Это тот, который ориентируется по самым слабым, – для того, чтобы все шли спокойно и последовательно.

И последнее: чем выше мы поднимаемся по ступенькам наших добродетелей, тем большее ощущение своего бессилия, своей неспособности, своей непотребности, жажды помощи у нас должно появляться. Только мера исполнения заповедей показывает нам, насколько мы слабы.

В горах в определенный момент нашего подъема я вдруг понял, что у меня в голове вращается только одна мысль: сделать еще один шаг. После него – сделать еще один шаг. Ты уже не смотришь никуда – ни вверх, ни вниз, ни по сторонам. Ты понимаешь, что ты весь должен находиться в твоем следующем шаге, потому что в противном случае может произойти беда.

И мне очень хочется пожелать, прежде всего, самому себе, и всем вам, чтобы каждый наш маленький шаг, шаг ко Христу был не каким-то абстрактным, а очень конкретным. Чтобы наступая на эту ступеньку, мы чувствовали, что опираемся на твердый фундамент заповедей Господних. Что нас не выносит в сторону, не несет на порыве вдохновения, что труд подъема по горе добродетелей – это действительно спасительный труд.

     

О правильной исповеди

На самом деле, сегодня в нашей современной практике то, что происходит во время таинства покаяния, можно разделить на несколько блоков. Первый блок – это действительно покаяние как радикальное изменение системы координат человека. Решительное отторжение неправильного образа жизни, который он раньше вел.

Вторая составляющая – это открытие сердца, то есть открытие совести, когда человек открывает, он на самом деле живет.

И третий блок – это духовно-назидательная беседа со священником. В реальности у нас все это одно с другим перекликается. Я так понимаю, Ваш вопрос прежде всего в покаянии. Что есть нормальное покаяние?

Я целиком поддерживаю тех священников, которые спокойно относятся к исповеди как к единственному оставшемуся фильтру, который позволяет хоть каким-то образом регламентировать участие в таинстве Евхаристии людей, которые приходят со стороны.

Но если мы как пастыри постоянно требуем от людей покаяния как радикальной переустановки сознания по отношению к очень серьезным вещам, – это несправедливо и это жестоко.

Представьте себе, как вы будете себя ощущать в своем доме или в своей квартире, если вы там будете делать капитальный ремонт каждый месяц? Вы сойдете с ума. Потому что вы будете жить на стройплощадке. А что будет с душой человека, если один раз в месяц он должен будет проводить радикальную переустановку своих основных ценностей – он тоже сойдет с ума.

Другое дело то, что мы в своих квартирах еженедельно проводим уборку. Вот если мы проводим эту уборку регулярно, это прекрасно. У нас в душе будет порядок.

Но при этом надо понимать, что очень часто в отношении к исповеди проявляется формализм.

Какой лучший способ «получить билет к причастию»? Надо батюшке рассказать о том, что я все еще не святой. Что у меня этого нет, и этого тоже нет. И когда исповедь превращается в такую бесконечную жалобу, обращенную к Богу, – к покаянию это не имеет никакого отношения.

Это, кстати, очень хорошо замечают греческие духовники, когда оказываются в общении с нашими верующими. Они говорят: «Что за ерунду вы говорите на исповеди? Ваша исповедь всегда должна быть очень предметной и конкретной».

Нельзя каяться в том, что ты «горд» – это бессмысленно. Потому что после такого твоего покаяния в твоей жизни ничего не меняется. Ты можешь покаяться в том, что ты высокомерно посмотрел или сказал какие-то слова осуждения человеку. Потому что, покаявшись в этом, в следующий раз ты подумаешь, а стоит ли так делать. Но нельзя каяться «вообще». Вот эта абстрактность и общность покаяния – это огромная наша проблема.

И еще. Я уже рассказывал этот случай, но повторю еще раз. Как-то приходит человек на исповедь – «бесконечно великий грешник, самый страшный и ужасный – все понятно, места белого нет». Я ему задал вопрос: «Скажите, у вас есть что-нибудь такое, за что вам на самом деле стыдно?» И тут он говорит: «Батюшка, да что вы! Я не могу это даже с Вами обсуждать!» – «А тогда вот это все зачем?» – «Ну как? Я же должен покаяться, чтобы вы меня к причастию пустили»…

Если вам не стыдно за то, в чем вы каетесь, значит, исповедь у вас все-таки еще не до конца дозрела. Вот в этом плане регулярная исповедь, скорее всего, будет чем-то близким к открытию помыслов.

Когда вы приходите к греческому духовнику, он не спрашивает вас, чем ты согрешил? Он задает другой вопрос: «Чем ты живешь?» Его интересует то, чем ты на самом деле живешь, чем питается твоя душа. И уже от этого дальше будет понятно, есть тебе в чем каяться, или ты можешь получить духовный какой-то совет и спокойно дальше следовать к причащению.

     

Источник