Максим Яковлев

     

О том, как человек поехал купить свечей,

а предстал перед Богом

   

     

   

   

    

Бывалый мастеровой человек Пётр Лаврентьевич Юдин родился в 1877 году. Сам из крестьянской семьи, из деревни Сиблово Тверской губернии, кормился плотницким ремеслом; ходил, брал заказы по тверским и московским уездам. Общительный нравом, он легко сходился с людьми…

В храме в селе Бокланово была у него обязанность,  как помощника старосты, обеспечивать храм всем потребным для службы, будь то ладан, свечи, лампадное масло и прочее, с чем он успешно всегда справлялся.

Но при советской власти с такого рода снабжением возникало всё больше самых разных препятствий, мягко говоря.

В тридцать первом году, двадцать пятого марта он отправился в Москву за свечами, так порешили они на собрании церковной двадцатки, поскольку нигде кроме Москвы достать было нельзя, а приближалась Страстная неделя, а за ней, понятное дело, Пасха — Велик День! Свечей, хоть умри, а достань.

В Москве была у него пара адресочков, но все впустую, зато выяснил, что в Хотьковском монастыре со свечами полный порядок, не переводятся, главное выведать адрес поставщика, а там уж, как нечего делать, договориться, поди, не впервой.

Сойдя со станции, Пётр Лаврентьевич пошёл вдоль железной дороги к монастырю, начиналась вечерняя служба, и, стало быть, удобно будет найти мать игуменью или экономку и узнать у них всё, что надо.

По ходу повстречался ему железнодорожный рабочий, и отчего бы не завести разговора с ним, человек, с виду, свой, мастеровой; вот и пошла у них речь о том, о сём, да чем тут люди живут, да какой товар в ходу… Через то, глядишь, и знакомство получится в здешних местах.

Рабочий, услышав про Кимры, где часто бывал Пётр Лаврентьевич, стал дознаваться ценами на сапоги кимрских сапожников, известных своей работой, а, заодно, почём там хлеб, и поразился, что дорого. Спросил, как на селе с коллективизацией…

— Да по-разному, кто-то записывается, а больше бегут из этих колхозов, — откровенничал Пётр Лаврентьевич. — Заставляют свой скот отдавать, только попробуй не сдай. Говорят, добровольно, а всё из-под палки, кто не согласный, тому житья не дадут, или сиди голодай в колхозе или ступай куда знаешь…

— А мы слышали, наша власть делает всё, чтобы колхозникам было лучше, чем раньше, чтобы крестьянский труд перевести на машины, на трактора…

Бывалый человек Пётр Лаврентьевич, а дал промашку, понесло его:

— Власть сочиняет свои законы и всё во вред. Вон, я в Москве побыл, там правительство на машинах ездит сытое, небось, мясо жареное едят, а на земле народ сухари грызёт…

Рабочий напрягся в лице, заиграл желваками:

— Что-то ты дядя не туда гнёшь. Ты зачем сюда приехал? ходить здесь, тень на плетень наводить, агитацию гнилую разводить?

—  Какую агитацию? Да ты не так понял…

— Я всё правильно понял, я ещё подумал, чего это он с разговором своим подлезает?..

Церковный снабженец пытался объясниться, усовестить железнодорожника.

— Я ж с тобой по-свойски, как есть, а ты…

Но, как об стенку:

— Ишь, гнида, специально приехал воду мутить здесь!..

С таким говорить, что плевать против ветра. Пётр Лаврентьевич махнул рукой, и пошёл в свою сторону. Прибавил шагу от греха подальше.

Но было поздно.

Рабочий прибежал домой за служебным пистолетом; на улице встретил знакомого комсомольца и рассказал ему о заезжем провокаторе. Вдвоём они догнали Петра Лаврентьевича, и привели его в сельсовет Хотьково. Дежурный милиционер со станции, выслушав рабочих, задержал Петра Лаврентьевича, вызвал машину с нарядом, на которой и доставили арестованного в городскую тюрьму Загорска.

Второго апреля его уже допрашивал сотрудник ОГПУ.

— Вы состоите членом церковной двадцатки. Какие постановления принимает эта двадцатка?

— Вопросы на собраниях двадцатки чисто хозяйственные, к примеру, изыскание средств на содержание священника и сторожа, для уплаты налогов…

— Почему именно вас посылают за свечами, а не кого-нибудь другого из членов церковного совета?

— Это происходит по назначению церковного совета, но меня посылают потому, что у меня больше знакомых в разных местах.

— Часто вам приходится разговаривать с крестьянами на политические темы?

— С крестьянами приходится разговаривать о колхозах, о кормах и разной жизни…

Не учёл, что с рабочими совсем другой разговор.

Из Загорска его перевезут в Москву, в Бутырскую тюрьму. Здесь его «дело» объединят с «делом» арестованных ранее «неблагонадёжных» монахов и монахинь, всего более полусотни.

В те дни у следствия завал работы из подобных «дел», поэтому всё на скорую руку; в спешном порядке фиксировались допросы подследственных, среди которых осталось и показание Петра Лаврентьевича:

«Сам я лично человек религиозный и всякой власти подчиняюсь, хотя и безбожной, так как каждый глубоко верующий человек обязан не противиться всякой власти, но и не должен делать неугодные Богу дела… Сейчас всех священнослужителей высылают, а скоро их будут расстреливать. Наступили тяжелые времена, и существующая власть с её скорбями послана Богом в наказание нам за наши грехи…»

От обвинения в участии в «антисоветской группе церковников» и «антисоветской агитации» отказался. Правда, это уже не имело значения.

Шестого июня 1931 года большевицкая власть приговорила, а десятого июня расстреляла Петра Лаврентьевича Юдина, так и не купившего к Пасхе свечей, и зарыла тело его вместе с другими расстрелянными в общей безвестной могиле на Ваганьковском кладбище.

   

Иллюстрация: И. Владимиров. «Крестьяне притащили на суд большевичкам помещика и священника»

   

Источник