Архимандрит Савва (Мажуко)

 

Великая Пятница. Исповедь Бога

   

   

  

На вечерне Великой Пятницы заканчивается чтение книги Иова. Богослужение этого дня пронизано каким-то созерцательным оцепенением, умышленной сдержанностью чувств и образов. Мы ничего не просим, не высекаем из себя слёзы, не сокрушаемся о своем. Сегодня – всё о Нем, всё Его, всё Им.

Многострадальный Иов, судившийся с Богом за свои несчастья, наконец, получил все ответы. Читаем книгу и не можем понять, что такого сказал Бог, что Иов вдруг успокоился? Внимательно вчитываемся в «исповедь Творца» и ничего не понимаем: какая идея так поразила Иова, что он «отозвал свой иск против Бога»? Вся речь – описание стройного космоса, изложенное в форме вопросов, порой весьма ироничных. Такое чувство, что они оба – Бог и Иов – просто присели рядом где-то на утесе и поговорили о том, что было у них перед глазами. И дело не в предмете разговора, а просто им надо было побыть вместе. Так бывает у людей – им нужно не отношения выяснять, а просто посидеть рядышком, подержаться за руки.

Иову нечего было терять. Именно таким людям есть о чем поговорить с Богом. Тот, у кого больше ничего не осталось, готов принять «исповедь Бога». Но Иов не верит, что это вообще возможно:

Ведь не человек Он, как я, чтоб ответить Ему,
чтобы вместе нам предстать на суд.
Между нами посредника нет,
чтоб руку возложить на обоих нас (Иов. 9:32-33).

И вот они вместе «на утесе». И пытливый страдалец говорит совсем другое:

Только слухом я слышал о Тебе,
ныне же глаза мои видят Тебя, –
сего ради отступаюсь
и раскаиваюсь во прахе и пепле (Иов. 42:5-6).

Что увидел Иов? Книга передает только речь Бога, то есть то, что слышал Иов, но не то, что он видел, Кого он видел. Иов искал посредника, к ответу он звал человека, и этого человека-посредника, то есть Богочеловека, он и увидел своими пророческими глазами. Увидел и всё понял. И принял тот смысл страданий, иконой которых стала его горькая судьба. Смысл надо было не услышать и понять, а увидеть. Потому что Христос – это и есть Смысл и Истина и Жизнь.

В Великую Пятницу эта Жизнь умерщвляется на Кресте.

Богослужебные тексты этого дня – зеркало созерцания Креста и смерти Бога Распятого. В них много образов и описаний, ведь это плод созерцания, так и должно быть. Однако то, чего мы в них не найдем, это жалость к Распятому.

Все молитвы Страстной седмицы носят печать удивительной сдержанности и целомудрия слез.

Мы знаем, что у Креста стояла Матерь Божия. У Нее на глазах убивали Ее Сына. Что может быть ужаснее для матери? Рядом стояли верные и бесстрашные ученицы. Но Евангелие целомудренно не смотрит в их сторону и не пускается в описание трогательных подробностей этой нечеловеческой скорби. Анна Андреевна Ахматова, тонкий поэт, а значит, немного пророк, чутким ухом прорицательницы услышала и точно передала правду целомудренного плача у Креста:

Магдалина билась и рыдала,
Ученик любимый каменел,
А туда, где молча Мать стояла,
Так никто взглянуть и не посмел.

Мы тоже каменеем. Восхищаемся Христом. Изумляемся умом. Но нам Его не жалко. Вы не найдете в молитвах Триоди описаний анатомических подробностей пыток или сочувствия к боли и мукам. Единственное, что мы смеем себе позволить – созерцать и каменеть.

Господь не просил нас о жалости и сочувствии. Он знал, на что идет. Свой путь Он избрал добровольно. Апостолу Петру в Гефсиманском саду Он сказал: «Думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов ангелов?» (Мф. 26:53). Христос мог и не просить себе легионы ангелов. Он Сам мог сделать Себе, сотворить, «вылепить» двенадцать полков, но не для этого Он пришел.

Единственное, о чем Он просил Своих учеников, а значит, и нас с вами, это две вещи: «побудьте со Мной» и «сие творите в Мое воспоминание». В эти дни мы совершаем Евхаристию, творим Его воспоминание и созерцательно следуем за Ним, проходим Его путь неотступно, шаг за шагом.

Две самые важные службы этого дня – вынос Плащаницы и утреня Великой Субботы – последние шаги в этом созерцательном шествии за Христом.

Вынос Плащаницы происходит во время вечерни, которая в большинстве храмов служится днем. Плащаница – икона Христа. Не обычная икона. В эти дни все самое необычное – и икона Христа, и икона Богородицы. В некоторых храмах на гробницу, приготовленную для Плащаницы, кладут перед службой самую редкую икону Богородицы – «Не рыдай Мене, Мати». На большинстве образов мы видим Пречистую Деву с Младенцем на руках. На этой иконе тоже Чистая Дева со Своим Сыном. Только здесь уже не Младенец, а снятый с Креста, убитый Христос на руках у Своей Матери.

На самом деле Плащаница не такая уж редкая икона, как может показаться. На Престоле в алтаре каждого храма лежит антиминс – плат с вшитой в него частицей святых мощей. Это средневековая версия документа, легитимирующего право священника совершать Евхаристию в этом храме. Поэтому каждый антиминс обязательно подписан освящавшим его епископом. Изображение на антиминсе такое же, как и на Плащанице. Но антиминс древнее. Плащаницы же появились у нас только в XVII веке.

Это очень красивое богослужение, на котором благодарно вспоминается благообразный Иосиф, который без пылких обетов и торжественных клятв, все время оставаясь в тени, тем не менее пребыл верен Христу до конца. Он рисковал буквально всем, придя к Пилату с просьбой отдать ему тело Распятого. Но слова Евангелия передают такой покой и бесстрашную убежденность этого человека, что поневоле восхищаешься им. Он отдал Христу свой гроб. Уступил гробовую пещеру, умышленно оставив себя без последнего приюта. Он своими руками спеленал тело убитого Бога и упокоил Его в погребальной пещерке.

В каждом храме лежит своя Плащаница. Но люди знают, что, прикладываясь к этой иконе Христа, мы целуем ту самую, единственную Плащаницу, которую купил святой Иосиф.

Поэтому так важно быть на выносе Плащаницы или успеть забежать в храм, когда ее уже вынесли. Постоять рядом. Помолчать. Позволить себе недолгий труд целомудренного созерцания.

То, что все наши мысли должны быть с Плащаницей Спасителя, подчеркивает интересная особенность этих служб: все ектении, которые говорят дьяконы, чтение паремий, Апостола, вход с Евангелием и вынос Чаши – все проходит у Плащаницы или через Плащаницу.

Вечером совершается красивейшая служба, которую в народе называют «отпевание Плащаницы». Правильно – «утреня Великой Субботы». Это уже служба следующего дня, поэтому в монастырских храмах ее служат поздно ночью или рано утром.

Утреня начинается обычным шестопсалмием. Но на пении тропарей «Благообразный Иосиф» совершается каждение всего храма, и священники выходят к Плащанице. Там читается семнадцатая кафизма, стихи которой перемежаются крошечными молитвенными репликами, скорее даже восклицаниями на погребение Спасителя. Это очень древние тексты. Каждый – плод созерцательного усилия настоящих богословов-молитвенников.

Жемчужина этой службы – знаменитый канон «Волною морскою». Это небольшой текст, у которого целых три автора: с первой по пятую песни – творение Марка, епископа Идрунтского, с шестой по девятую – святого Космы Маиумского. А красивейшие ирмосы канона написала мудрейшая инокиня Кассия. Девятый ирмос канона и дал название той самой редчайшей из икон Богоматери:

Не рыдай Мене, Мати,
зрящи во гробе,
Егоже во чреве без семене зачала еси Сына!
Востану бо и прославлюся!
и вознесу со славою непрестанно яко Бог
верою и любовию тя величающия.

Этот ирмос мы услышим еще не раз в эти дни. Это Христос обращается к Своей Матери. И снова – ни слова о том, как Ей тяжело, как Ей больно. Просто – «не рыдай». Мне кажется, такое могла написать только мудрая женщина, настоящая молитвенница и богослов, какой и была святая инокиня Кассия.

Но если вы достоите эту службу до конца, увидите нечто совсем невероятное. После чтения канона и пения стихир хор неожиданно для такого скорбного дня начинает петь Великое Славословие. Священники выходят к Плащанице и при пении «Святый Боже» отправляются на Крестный ход вокруг храма с Плащаницей и хоругвями. Облачение в этот день – черное. В руках у молящихся свечи, которые уже горели на Страстных Евангелиях. Все поют погребальное «Святый Боже», потому что так мы входим в пугливый и торопливый ручеек шествия мироносиц и последних учеников, которые несли тело Христа к погребальной пещере.

Но шествие это вовсе не скорбное. Вот что удивительно. «Пеплом» черных облачений не очень прикрыто предчувствие пасхальной вести. Когда все возвращаются в храм и кладут Плащаницу на гроб, начинается чтение отрывков из пророка Иезекииля и послания к Коринфянам, которого ждут все знатоки церковной службы. Эти тексты дают читать самым надежным и выразительным чтецам.

У Иезекииля – про кости, которые оживут. Очень красочный и бодрящий текст! А послание к Коринфянам уже не скрывает радости о грядущем Воскресении. Апогей чтения – аллилуарий. Дьякон «раширяется» на всю церковь:

Да воскреснет Бог и расточатся врази Его,
и да бежат от лица Его ненавидящии Его.

И хор отвечает обычно самым шумным, самым громким и несдержанным «Аллилуия», какое только можно спеть. Лучше, если это «Аллилуия» запоет весь храм, во весь голос! В этот момент нельзя сдерживаться! Надо как следует пошуметь! От всего сердца!

Вместо обычных двух стишков в этом аллилуарии их целых три, и все очень бодрые. После этого «буйного» пения читается отрывок из Евангелия от Матфея. В древности Евангелие всегда читалось после Великого Славословия, и только утреня Великой Субботы сохранила этот красивый обычай.

Христос во гробе. Осталось всего несколько часов, и мы услышим радостный пасхальный призыв. Подождите. Не надо говорить. Не торопитесь.

Пока еще рано.

Пока еще помолчим.

Послушаем тишину.

Войдем в покой Великой Субботы.

   

Источник